---

Глава вторая:
Дед

Есть Знание,

сокрытое от праздных взглядов.

Есть Мудрость Первозданной Тишины.

И есть Те, Кто сим владеют.

Они могут сей Драгоценностью

с другими поделиться.

(Пересвет)

Пересвет задумался о том, как поведать Егорке о юности своей, чтобы не просто любопытство отрока потешить и время занять беседой, а чтобы напитать душу тем, что стало выстраданным, прожитым им самим опытом.

А ведь многое было пережито!…

Были радости, восторги, огонь бесшабашной удали юности… Были дружба, отвага, готовность рисковать жизнью, стремление к подвигам, верность слову… Были и боль, и отчаяние, и горькое разочарование… Всё это уже давно ушло в прошлое…

… Да, были уроки жизненные — и очень светлые, и весьма тяжкие…

А понимать, как и чему учит человека Бог через многие события и встречи в жизни, — ещё тогда, в ранней юности, начал ему объяснять Дед. Почти ничего в те давние времена не знал Пересвет об этом удивительном человеке, а учёба уже началась.

* * *

Что тогда было известно Пересвету о том, кого люди даже не называли по имени, а звали просто: Дед? — Да почти что ничего.

Знал тогда Пересвет только то, что и те немногие люди, которые вообще слышали хоть что-то о существовании этого странного и необычного человека:

Жил Дед как отшельник в лесу, но православным монахом не был. Сколько годов ему было от роду — никто не ведал. Многие, кто его давно знали, говаривали, что и тридцать лет назад он уже был седым и выглядел ровно так же, как теперь. С одной стороны, он воспринимался древним, как вещие старцы из сказаний, но с другой стороны — полным силы и вовсе не старым.

Был Дед росту высокого, телосложением отличался мощным, не горбился никогда, силу даже просто физическую имел богатырскую, но редко когда её людям показывал. А сила духовная в нём была немереная! Была она словно спрятанная всегда в глубине за скупыми словами или молчаливым покоем.

Особой приветливостью и любезностью он не отличался. Мог он вовсе на вопросы праздные не ответить, мог жёстко и кратко выложить всю правду о человеке или о ситуации.

Помогал он не всем, да и обращались к нему за помощью очень немногие. Боялись его люди и шли к нему с просьбами лишь при крайней нужде.

Зато дикие звери без страха подходили к нему и ластились, птицы ели с его рук. Даже одичавшие собаки скулили виновато, как щенки, и готовы были с преданностью тереться о его ноги. Огромный медведь жил рядом с домом Деда. И с самим Дедом медведь был вполне послушным, ласковым и кротким, а незнакомцев мог так напугать, что больше они в тот лес не ходили.

Дед не охотился, не рыбачил, жил иными дарами леса. Скоромной «убойной» пищи никогда не вкушал — хоть в пост, хоть не в пост.

Старика этого люди не звали ни колдуном, ни волхвом, ни ведуном: страшились лихо накликать!

Только со временем Пересвет понял, что Дед называл Богом Единую Великую Всёсотворяющую Силу, Единого Творца. Но на словах Дед редко объяснял то, как всё сам понимал в мироустройстве.

… Пересвет часто вспоминал Деда.

Мог он уже тогда, в юности, о многом важном расспросить, духовное восхождение начать, да в голову это не приходило…

Сейчас же Пересвет по-новому осмысливал то, что воспринял тогда. Соединял он теперь старательно в единое — те Знания, которые принёс в его жизнь Дед и Учение Иисуса Христа, которое освещало жизнь Пересвета теперешнюю.

Слова Деда, словно отпечатанные в памяти души, поднимались порой из глубины — и приходило постепенное понимание значимое: открывалось тайное, осознавалось явное… Выстраивалось то Знание Всеединое, к которому так стремился Пересвет в своём духовном подвижничестве.

* * *

Егорка всегда с восторгом ждал рассказов Пересвета. В предвкушении интересной беседы — легко работалось! Пересвет колол дрова размеренными и сильными движениями, а Егорка укладывал поленницу. И было ему так хорошо рядом с Пересветом, словно окунался в поток силы чистой и покоя неземного!

… Когда работа была исполнена, они сели рядом. Егорка, чуть смущаясь, напомнил, что Пересвет рассказ обещал.

— Ладно, слушай!

В ту пору, о которой сейчас расскажу, мне было меньше, чем тебе сейчас — четырнадцать вёсен.

Мы с другом и побратимом моим Родионом тогда о подвигах мечтали, искали случая, где удалью и силушкой блеснуть…

Однажды, когда отцы наши в отъезде были, поехали мы на ярмарку, в боях кулачных участвовали, развлекались по-всякому…

Случилась там одна история. Девчушку из под колёс телеги Родион спас, да сам тогда руку сломал правую. Сильно сломал! Не заживала рука, загноилась рана… Лекарь сказал, что если руку не отрезать выше локтя, то неизбежна будет смерть от чёрной горячки. А Родион наотрез отказывался: «Какой воин — без правой руки?! Лучше пусть будет смерть!»

Вот тогда слуга один, в нашем доме живший, и рассказал о том, что есть такой старик, который любую болезнь излечить может, если, конечно, сам того захочет.

А Родион горел весь, как огонь, от жара терял сознание…

Я оседлал коня, посадил Родиона, а сам позади него сел, чтобы поддерживать.

Как того старика сыскать — не знал толком. Слуга только в общих чертах дорогу рассказал.

Когда, однако, к жилью Деда подъехали, то седой широкоплечий старик сам на порог вышел, я не стучал в дверь… Взял он Родиона на руки, в горницу занёс.

Он сказал мне кратко:

— Сядь тут в углу и о хорошем думай! Если в Бога веруешь — молись, если не веруешь — молчи совсем и не мешай!

… И стал он осматривать руку Родиона.

Я же начал искать глазами икону… Но никаких икон в горнице не было.

Дед, не оборачиваясь, произнёс:

— Бога — не на иконах, а в сердце духовном искать надо!

… У меня мурашки по спине пошли! Было ощущение, что этот старик видит даже спиной, хоть сам он над телом Родиона склонился и руками своими по-особому над рукой больного проводил.

Через минуту примерно Дед мне сказал:

— Возьми ведро и воды принеси! Колодец — во дворе.

… Я взял ведро у порога и вышел из избы. А во дворе — медведь огромный, без цепи, без привязи — на меня пристально смотрит…

Дед из избы сказал, словно всё сам видел:

— Не бойся Мишку: он своих не тронет! Неси воды скорей!

… Я — под пристальным вниманием медвежьим — пересёк расстояние до колодца и набрал воды.

Мишка не тронулся с места, лишь взглядом меня туда и обратно проводил.

Старик взял ведро и руку Родиона, которая вся уже почернела, в него опустил. Вода потемнела, а рука посветлела немного.

— Ещё неси воды! — велел Дед. — А эту вылей так, чтобы ни на что живое не попало!

… Так повторялось несколько раз, пока рука Родиона не стала обычного цвета с чуть розоватым оттенком…

После Дед ещё немного повозился с рукой, совмещая кости и зашивая рану.

Затем велел мне вынести широкую лавку из горницы и у колодца поставить. Положил на неё Родиона, сняв все его одежды и окатил несколькими вёдрами воды. Затем завернул в холстину и отнёс обратно в горницу.

Жар у Родиона словно смыло той водой.

Старик перевязал руку, укрыл спокойно заснувшего Родиона одеялом и занялся своими делами, будто меня там вовсе не было.

Потом всё же взглянул на меня мельком:

— Жив будет твой побратим! Хочешь — тут поживи, хочешь — через три дня приезжай друга забрать!

… Я решил остаться.

Ещё я заплатить Деду попытался за лечение. Но он на меня так посмотрел, что я чуть со стыда внезапного под землю не провалился…

… На следующий день Родион был почти здоров.

Дед с ним был немного приветливее, чем со мной. Сказал ему, что рука здорова будет.

А после, пока рука у Родиона заживала, мы в домике Деда жить на две недели остались.

И стал Дед учить нас всё левой рукой делать — то, что правой всегда делали.

Мы смеялись от неловкости своей, а Дед сам показывал, как левой рукой он всё, что угодно, легко исполняет так же, как правой.

Ещё немного он про чудесные умения свои в целительстве объяснил, чтобы страха суеверного в нас не было:

— Не колдовство это, а знание обычное! Но не все им пользоваться умеют.

А ведь есть Знания о жизни земной и жизни Небесной! Если познать их, то открываются тайны, которые на самом деле просты. И умения так можно обрести полезные и важные. Это — не только про то, как болезни лечить. Но это знание про то, как человеку на Земле Богом жить заповедано!

* * *

Егорка слушал, затаив дыхание. Перед его внутренним взором оживали сцены, рассказываемые Пересветом.

Тут зазвонил колокол. Наступило время молитвы.

— Ну, дальше — в другой раз расскажу! — произнёс Пересвет.

И они пошли к небольшому храму, который был ещё немного недостроен и недорасписан внутри, но уже был освящён, и в нём службы теперь проходили.

Братия монастырская собиралась. Заходящее солнышко рыжими и золотыми лучами освещало всё вокруг.

Тепло было на сердце у Пересвета оттого, что Бог всю жизнь его теперь наполняет! Ласка Его теперь ощутима и Присутствие — столь значимо!

Радость эта сливалась с красотой заката и сияла в пламени свечей! Она звучала в пространстве колокольным перезвоном и пением птиц в окрестных рощицах. Песнопения особые, славящие Бога, звучали в пространстве незримом…

Жизнь с Богом — есть ли счастие большее?!