---

День старца Зосимы

Дома все очень обрадовались Зосе.

Мама Зосина была безмерно счастлива! Зося даже устыдилась, что целый год не приезжала.

В больнице тоже Зосю все работающие там люди встретили так радостно, что она удивилась этой теплоте и искренности. Здесь — и вправду был её дом, где она всем нужна, всем дорога и любима всеми!

Конечно же, и к о. Александру вскоре пошла Зося, чтобы рассказать обо всём, происшедшем с нею, чтобы новые советы его услышать, чтобы вопросы о целительстве задать.

А о. Александр Зосю уже ждал. Он её порадовал новыми записями о старце Зосиме:

— Вот, отдал тебе тогда тетради — и начал сразу записывать дальше всё, что вспоминал о Зосиме. Подробно пробую рассказывать. Мне иногда теперь представляется, что это и есть самое важное дело в моей жизни — написать о нём, сохранить его слова для людей! Теперь думаю, что и книгу издать можно скоро будет. Сколь важны были бы для многих в наше время эти наставления старца!

Вот только, захотят ли читать?…

В газету местную послал рассказ «День старца Зосимы», а мне в ответ: «Длинно, скучно, событий мало — не интересно такое ныне нашей читающей публике, извините!».

Ты теперь возьми: тебе-то — интересно будет!

… Дома Зося с трепетом прочитала этот рассказ о. Александра:

«Был в монастыре нашем старец по имени Зосима. Для многих людей встреча с ним становилась поворотной в их жизнях. Много до сих пор рассказов о чудесах, совершённых Богом через этого старца, передаются из уст в уста. С преувеличениями пересказывают ныне эти истории о старце в народе! Многие ему — как Святому — уже молиться стали, и утверждают, что помощь имеют.

Но я не о том рассказать намерен, что чудесные исцеления старцем Зосимой совершались, хоть и сам сему был свидетелем многократно. И без этого, разумеется, рассказ мой не обойдётся.

Хотел бы я описать, для примера, события одного дня из жизни старца. Хотел бы слова его о жизни чистой и нравственной повторить для людей!

… Вставал старец Зосима обычно очень рано, задолго до рассвета.

Были те часы тишины — особо дороги ему. Это было то немногое время суток, когда он один на один с Богом оставался. Почти всё остальное его время — на помощь просящим бывало отведено.

С определённого момента обучения у старца мне в его келье стало позволено пребывать, когда он посетителей принимал. Учился так я тоже с людьми беседы вести.

В тот день рано утром я пришёл к старцу в печали глубокой от несовершенств собственных.

Сказал ему, словно исповедуясь:

— Не получается у меня ещё многое! Недостатки свои вижу, а одолеть их в себе не могу!

И остаётся во мне страх поступить с другими людьми неверно, ошибиться с советами даваемыми… И ещё есть страх, что не смогу, не сумею понять вовремя, чего Бог от меня хочет, как мне поступить…

От нечистоты мыслей полностью не могу избавиться!

И нет во мне той полноты веры, которая нужна, чтобы исцелять, чтобы помогать людям!

Как другого научить, когда сам так мало ещё постиг?

Даже поступать так, как знаю, что это правильно, как сам других учу, — не всегда способен!

Неужели совсем я безнадёжен?

Откуда берётся немощь духа сия, что вдруг угасает даже пламя любви, которое казалось уже неугасимым и радостью освещало любой труд?

Ведь, если не горит Любовь Божия в сердце духовном, — то пусты слова молитвы! И — мертвы слова, которыми помощь пытаюсь другим оказывать… Даже — если те слова правильны, даже — если твои слова повторяю…

Отчаяние охватывает меня порой от всего этого! Как с сим унынием справиться?

… Зосима смотрел ласково, слушал. Затем молчал долго, словно ожидая, что я сам его ответ без слов пойму. Потом сказал:

— Любые тёмные мысли, одолевающие ум, нужно отринуть!

Мысли самоуничижительные не следует попускать в себе, так же, как и мысли самохвальные, питающие гордость. Самоуничижение в обличении пороков своих — не к унынию должно вести, а к очищению и доброделанию в каждом деле по мере сил и возможностей!

Когда так поступаешь, то и силы и возможности расти будут в тебе неустанно.

Если же печаль о себе: о недостойности своей — слишком сильна, то это не радует Бога!

Если что-то делать, а в уме при этом иметь мысли, что «у меня не получается, я — грешен и недостоин, не смогу ничего в этой жизни!» — то это мешает приближению к Богу. А такое — часто бывает… Ты это не для себя запомни, а для людей, что к тебе за советом приходить будут!

Многие ведь полагают, что близость с Богом недостижима для них по причине их слабости в духовных трудах — и от этого они вовсе отказываются от усилий по преображению себя-души.

Как тут помочь?

Если силы души направить не на переживания о своей неуспешности или никчёмности, а устремить их на дело доброе, хоть и малое, — то лучше станет.

Вот так — нужно отринуть мысли о собственной значимости: и возвеличивающие, и самоуничижающие, и всю силу души вкладывать лишь в добрые дела!

В смирении ума и в свободе от мыслей ненужных: похвал себе или порицаний самого себя или других людей — много легче возжечь сердце той любовью, которая ко Господу устремлена!

И тогда — постепенно — всё проще станет. Даже если ум твердит иногда «я тут лучше всех сделал для Бога!» или, наоборот, «я хуже всех и недостоин счастья быть с Богом!» — то сердце любящее посмеётся над теми «кознями ума» и слушать не станет такие мысли! А руки — к работе доброй направь! И ум — ко Господу устреми!

Вот так и одолевается самость! Любовь и труд — всему очищение несут!

… После этой беседы нашей начался приём посетителей.

В тот день первым вошёл мужчина средних лет, наружности, на мой взгляд, весьма неприятной. Внешне, вроде бы, «всё на месте»: не уродлив. Но даже смотреть на него не хотелось!

После уже — я узнал, что он людям, которые в очереди возможности поговорить со старцем ждали, — денег дал, чтобы первым пройти… И ведь взяли от него деньги, и вперёд всех — его пустили…

Старец спросил:

— В чём просьба твоя, Роман? В чём беда твоя — вижу, а в чём просьба — никак уразуметь не могу…

— Откуда Вы моё имя знаете? Я ведь в списке просителей на листе другое имя, ненастоящее, указал!

— Что же тебя такое малое и неважное волнует? А важное — совсем не волнует! Богу, а не мне — всё о тебе ведомо всегда, всякий час, всякую минуту. О том — помни!

Теперь говори: в чём просьба твоя?

— Дело у меня задумано большое, очень большую прибыль сулящее! Вот и пришёл просить, чтобы получилось это дело, чтобы удача мне была! Вот, если получится, то тебя отблагодарю… Ну а если ты, как говорят, бессребреник, — то на монастырь много денег дам.

— Ко мне за чудесами теперь как в лавку многие люди приходят… Отстояли очередь — и теперь вроде могут просить то, чего пожелают! Или даже — и не отстояли в той очереди вовсе…

Но тут ведь не магазин какой, не рынок, где то, что захочешь, то и купишь за деньги…

Как ты думаешь, Бог без меня твою просьбу знает?

— Знает.

— Так почему сам ты не говоришь Богу о просьбе своей? Я ведь не посредник, который — как почтальон — послание твоё снесёт…

— Грешен я, батюшка! Грешен… Потому и не смею Бога сам просить!

— Да… И просьба твоя — дурная, беды и разорение многим сулящая, а добра никому не несущая…

— Откуда ты знаешь? Ведь я не сказал ещё, о чём дело моё?

— Вижу…

Коли Бог — Всеведущ и знает и просьбу твою, и грехи твои, — то, как ты думаешь: зачем ты здесь?

— Тебя-то Бог слышит, ты — Ему скажешь!

— Ну насмешил!… Думаешь, что Бог по моей указке будет чудеса для тебя творить, желания твои ублажать? Экое удумал!… Это мы — Богу послужить должны всей жизнью своей, делами добрыми, очищением себя от скверны всякой — чтобы пред Ним не стыдно было!

А ты ко мне пришёл — и хочешь ещё и прощение своему поведению дурному получить: и за прошлое, и на будущее? Если я за тебя попрошу, молитву прочитаю — то ты, что ли, перестанешь быть грешным?

— Да как же быть мне? Слаб: воля — слаба, желания — сильны, грехи — тяжки…

— А ты потихонечку-полегонечку себя менять начни! Возьми Заповеди Иисуса: возлюбить ближнего и поступать с каждым, как хотел бы, чтобы с тобой поступали!

И в каждый день это помни! И делай всё — по этой заповеди! И если вдруг не получилось, то снова и снова старайся так поступать, пока это не станет правилом жизни твоей, а потом и сутью твоей внутренней!

Ты ведь даже теперь не думаешь взаправду, что грешен! Думаешь, что все люди — как ты живут, о своей выгоде только и пекутся!

И покаяние, и «отпущение грехов» для тебя — это словно билет в театр купить и представление посмотреть!

Но так — не очищается душа!

Ибо не во власти одного человека другому человеку «отпустить его грех»! Каждый должен сам духовный труд по очищению пред Богом вершить! Если не случилось раскаяние — то не уходит порок из души!

Вот — ты сейчас подумал: а зачем очищаться, зачем меняться, если и так всё хорошо?!

И, если задуманное тобой дело окажется успешным, то и вовсе в роскоши купаться станешь!

Богатым-то ты можешь стать, а счастлив — не станешь! Будешь о своём богатстве всё время дрожать, будешь бояться тех денег лишиться! И такая маята — прибыль и убыль денег — будет до самого часа смертного!

Страшно-то как! А ты — не боишься!

Представь, что ныне твой час последний настаёт. Вспомни: был ли ты счастлив хоть когда-нибудь?

… С Романом, вдруг что-то происходить начало.

Видно, Бог, в самом деле, помог ему испытать ощущение часа предсмертного, когда впереди — земного времени уже нет, а позади — лишь воспоминание о жизни пустой, бессмысленной, нерадостной…

И словно из глубины души поднялся пласт воспоминаний, о которых он вдруг стал рассказывать:

— Однажды лишь я счастлив был — с полюбовницей моей Лизаветой. Во грехе жили, не венчанные, а хорошо нам было!…

Она, правда, всё семью настоящую хотела, деток. А я говорил, что не время, что надо денег накопить, «на ноги встать», дело своё начать… А вот как узнал, что на сносях она, оставил её.

Больше с той поры и не было мне хорошо…

Зосима сказал:

— Родила она, сын у тебя растёт, скоро четырнадцать лет исполнится. А Лизавета твоя умерла в прошлом году.

— Откуда тебе это известно?

— Знаю… Всё мимо счастья своего ты в этой жизни делал! Сейчас вот — есть шанс малый исправить последствия выбора твоего неверного!

Коли хочешь начать покаяние пред Богом — начни с сына!

… Роман обхватил голову руками и застонал, как от боли…

— Как же я его найду, что скажу?

— В том городке, где вы с Лизаветой жили, он на фабрике мануфактурной работает. Фамилия у него — твоя, да и лицом похож. Не ошибёшься!

А что сказать ему — то сам реши! Можешь честно сразу всю правду, а можешь пока промолчать, а после сказать, когда полюбит он тебя.

А чтобы было, за что ему тебя уважать, — дело своё по-другому задумай: чтобы от дел твоих была польза для людей, а не вред.

И сына — помощником учи быть! Выгоды меньше будет, а счастья — больше!

И никто не поможет тебе! Только ты сам себе поможешь! А как сам себе поможешь и другим помогать станешь — то сразу примечать начнёшь, что и Бог к тебе ближе стал!

Всё, ступай!…

… После того мужчины пришла женщина беременная и спрашивала старца, как ребёнка назвать. Всё говорила, как боится рожать, как боится в родах умереть…

Старец её успокоил, велел сына наречь так, как муж той женщины хотел. Она имя не произносила вслух, а старец угадал.

Для неё сие было чудом. Ушла она — довольная!

… Потом пришёл архимандрит Игнатий, настоятель монастыря и друг старца ещё с духовной семинарии.

При этой беседе мне присутствовать непозволительно было. И я пошёл посмотреть в комнату для ожидания посетителей.

Мне было интересно попробовать увидеть те проблемы, с которыми пришли люди. Сам старец Зосима всегда это сразу понимал, так что я обычно не успевал даже попытаться сделать это до того, как уже с посетителем начинался разговор. И как звать человека, и с какой просьбой он пришёл — всегда знал старец сразу, как только человека видел.

Но прежде, чем я вошёл в комнату для посетителей, ко мне подошла женщина, богато одетая, но вся встревоженная и печальная.

— Помогите мне, пожалуйста! Там — дочка в экипаже, она сама почти не может двигаться, ей плохо очень!

Красивая бледная девушка сидела, откинувшись на подушки, в экипаже, остановившемся перед монастырскими воротами. Рядом стояло инвалидное кресло на колёсах. Видно, что затруднение было в том, чтобы пересадить девушку.

Я поднял её на руки осторожно, но даже это причинило ей сильную боль. Она не смогла сдержать стон, а во мне это тоже отозвалось: возникло острое ощущение её боли — как собственной.

Я извинился перед девушкой:

— Простите меня, что неловко помогаю!

— О, нет, что Вы!? Это — болезнь! Это — совсем не Ваша вина!

… Я взялся помочь и далее: катить инвалидное кресло.

Мать девушки спросила:

— Можно, мы к старцу прямо теперь пройдём, без очереди? Я посмотрела, а там народу столько! А Иринушке сегодня в дороге совсем плохо сделалось.

— Мама, ну что ты, право! Да разве можно так, будто мы — самые несчастные в целом свете?!

В это время по дорожке монастырского сада нам навстречу вышел архимандрит Игнатий.

Он произнёс:

— Это — Ваша дочь Ирина? Старец Зосима просил сказать, что ожидает вас прямо сейчас.

… Игнатий ласково посмотрел на девушку:

— Бог милостив, дитя моё, надейтесь!

… Зосима ждал в том особом состоянии, когда Сила Духа Святого готова излиться без ограничений через его тело…

Он почти не слушал, как мать Ирины рассказывала о травме позвоночника у дочери.

Он смотрел на Ирину — и Сила и Свет Духа Святого начали течь, снимая боль.

Старец сказал мне:

— Ты Иринушку на лавку у стены положи, спинкой вверх. Посмотреть надо будет!

Я поднял Ирину и не почувствовал той острой её боли, как в первый раз.

— Спасибо! — тихо прошептала она, видимо, тоже ощутив то Присутствие Божией Силы, направляемой сквозь старца Зосиму.

Мать Ирины тем временем говорила, что врач прописал морфий, но потом, со временем, дозы всё больше стали. И Ирина отказалась, потому как привычка образуется и сама она становится словно безвольная…

Потом мать Ирины даже заплакала, говоря, что у неё нет сил смотреть на страдания дочери.

Она явно мешала своим беспокойством льющемуся в пространстве кельи исцеляющему Свету Святого Духа…

Зосима, как обычно в таких случаях, попросил мать Ирины пойти в храм:

— Вы ступайте в храм, Татьяна Прокофьевна: архимандрит Игнатий сейчас как раз службу начнёт. О здравии дочки молитесь, Бога благодарите! А я посмотрю Иринушку.

… Зосима долго был в Слиянии со Светом Божиим.

После Ирина села на скамье сама.

Словно упреждая её разочарование от попытки встать на ноги, старец произнёс:

— Боль твоя ушла и более не вернётся. Но ходить не сможешь пока… Видно, через то ты многим людям, которые без рук, без ног или в иной немощи и отчаянии пребывают, — помощь большую оказать сможешь, пример мужества и силы духа покажешь! Это — от Бога тебе поручение такое!

У вас в конюшне белый конь есть — Снежок. Приучи его тебе вместо ног служить. Всюду — сама ехать сможешь! Многие благие дела начнёшь, а другие люди вслед за тобой продолжат!

Дорога в жизни перед тобой — светлая открывается! И Бог — силу тебе даст! А через это — многие люди веру в себя и в Бога обретут!

… Ирина благодарила… Она смотрела на старца так, словно без слов с ним понимание имела — намного большее, чем в тех словах, которые обычно люди произносят.

Я помог Ирине и отвёз её в храм, где в это время шла служба и была её мать.

Когда вернулся в келью старца, то понял, что Зосима взял на себя ту боль и что излечение было не простым.

Подал ему воды.

Спросил: чем мог бы ещё помочь?

— Не волнуйся: к завтрашнему дню уж всё пройдёт! А сегодня — ты людей выслушивай, а я тут полежу на лавочке, подскажу, если надо будет. Не бойся!

Вот ведь интересно: не увидел я на Ирине греха, за который так вот искупление и вразумление по Воле Божией получить бы могла. Чиста душой! Жила праведно до трагического случая с травмой!

А исцелить её полностью — Бог не позволил…

Многого я ещё не разумею!…

Вот — показал Бог картину: всадник-воин в доспехах мечом наносит своему противнику страшный удар по спине…

И к чему сие показано?

Может ли быть, что правы буддисты, когда говорят, что души не один раз в телах живут, и грех в прошлой жизни может принести страдание человеку в следующем воплощении? Отчего тогда Иисус об этом не говорил? Или говорил, но не сохранили для людей те слова?

Многое в судьбах людских показывает Бог, а объяснение ещё не обо всём мне понятно стало.

Иногда Бог попускает болезни или иные страдания людям праведным — для их вразумления и учёбы. А, быть может, и для вразумления других людей такое бывает. И бывает, что примером мужества и стойкости в трудностях земных — может человек другим людям послужить…

Как бы просто было: кабы совершил грех — и сразу воздаяние, совершил доброе — и сразу награждение! Да только всё сложнее в жизнях людских Богом устроено! Ведь праведен и добр человек должен стать не из-за страха и не за награду!

Да, часто, пройдя через страдания, очищается душа, становится чуткой к чужой боли!

Многому нам с тобой ещё научиться нужно!

… О своих трудах в тот день я говорить не стану.

А вот про Ирину — интересное знаю. Через пять лет приехала она в монастырь на своём белом Снежке. Исцелилась она к тому времени — полностью! Очень многое она сделала для помощи инвалидам! Многих людей вернула к достойной жизни, хоть и не имела целительных способностей. Её благотворительные проекты были направлены для восстановления не только здоровья, но и, по возможности, — полноценной и неунизительной деятельной жизни для тех людей.

Хочется мне, чтобы, прочитав сей рассказ, каждый человек задумался бы о жизни своей, о вере своей, о мечтах своих, о делах, которые для Бога и для людей сделать можно!

Ведь человек сам себя исцеляет — верой и преображением себя-души.»