---

Факир/Глава третья: Среди воздушных гимнастов

---

Глава третья:
Среди воздушных гимнастов

Однажды, прогуливаясь так в свободный от представления день, Том и Катя подошли к шатру цирка-шапито. На афише, сделанной не в типографии, а просто нарисованной на фанерном щите не очень умелым художником, красовалась надпись «Воздушные акробаты династии Тибо».

Том надолго замер у плаката…

— Хочешь посмотреть на настоящее мастерство? — вдруг спросил он Катю.

— Конечно!

… Они купили билеты.

Представление было незамысловатым. Костюмы и весь антураж весьма уступали тому, что было в богатом и всемирно известном цирке господина Лурье.

… Но, когда началось выступление воздушных гимнастов, то Катя поняла то, о чём говорил Том. Это было совершенное исполнение сложнейших элементов номера. Лёгкие гибкие тела словно парили в воздухе, как птицы. Невероятная слаженность и точность движений делали незаметными чрезвычайные усилия гимнастов и превращала всё пространство под куполом в волшебный простор, где люди — словно летали, лишь иногда касаясь руками или ногами трапеций или рук напарников…

— Вот это да! — прошептала в восторге Катя.

… После выступления, когда они уже направлялись к выходу, одна из гимнасток вдруг окликнула:

— Том? Это ты? Не может быть! Как же я рада тебя видеть!

… Том вздрогнул и обернулся:

— Здравствуй, Тоня!

— Это — твоя? — Тоня с лаской во взгляде нагнулась к Кате, погладила её светло золотистые волосы. — Какая красавица! И такая уже большая!

… И, обращаясь уже к Кате, спросила:

— Тебе понравилось выступление?

— Да! — восторженно произнесла Катя и добавила несколько профессиональных слов, описывающих те перевороты и приёмы, которые её особенно восхитили.

— Вот это да! Значит, династия воздушных гимнастов Тибо продолжается?

— Да! — вдруг радостно ответил Том. Всё напряжение, которое ощущалось в нём в этот вечер, вдруг ушло. Расцвела какая-то невероятно прекрасная и спокойная нежность, которая в нём обычно пряталась где-то в глубине, под множеством шутовских масок.

— Ты зайдёшь к своему отцу?… — спросила Тоня.

Том покачал головой:

— Нет, лучше не надо… Вот, лучше приходите вы все, если надумаете. — Том протянул пригласительные билеты цирка господина Лурье.

Тоня чуть нахмурила брови…

— Не знаю, получится ли… Ты ведь знаешь своего отца: он всех критикует за бездарность и смотреть, скорее всего, не захочет. Я сама попробую: приду, если пустит…

— Во всяком случае ты теперь знаешь, где меня найти… Ну, в общем, если что… И если будет нужна моя помощь…

— Да, спасибо!

… Они тепло распрощались.

* * *

Том шёл, погрузившись в свои мысли.

Катя дёрнула его за рукав:

— Она сказала «отец»? Там выступал твой папа?

— Нет, Катюша, не выступал… Он — владелец этого цирка-шапито. Помнишь, я говорил, что когда-то был воздушным гимнастом? А потом — мне пришлось уйти… Так получилось…

… Том никогда не забывал то, что случилось тогда…

Вот — он юный, влюблённый в Тоню, привёл её в их цирк. Вот — они делают номер…

Отец недоволен: ведь девушка — хоть и способная — но ввести в номер «не-цирковую» — очень сложно!

… Потом Тоня влюбилась в жонглёра Сержа…

А потом Том разбился…

Сломалась тогда старая деревянная конструкция подвески под куполом, на которой крепились канаты и трапеции. Том долго удерживал всех своим телом, лишь руками соединяя место разлома. Мгновения, пока все гимнасты спускались, показались ему замедленными во времени…

… А потом сам он уже не смог спастись: закончились силы, сорвался. Были порваны мышцы рук, плюс перелом позвоночника…

… Том мечтал выступать снова. И эта мечта давала ему силы. Он учился ходить заново, учился хоть как-то шевелить руками… Превозмогая боль, он заставлял тело слушаться…

Но, когда он более или менее поправился, то отец сказал:

— Ты больше никогда не сможешь по-настоящему хорошо работать под куполом. А быть обузой для других — тебе не пристало!

… Отец не имел жалости. Если бы на месте Тома был он сам, то он поступил бы так же. Том знал это и старался прогнать из души боль и обиду: «Да калека, инвалид не может быть теперь их спутником… Но ведь я почти восстановился всего за полтора года!… Я надеялся, что ещё немного — и смогу выступать!…»

Слова отца прозвучали как приговор: «Ты уже никогда не сможешь!… Не нужно мучить ни себя, ни нас! Уходи и устраивай свою жизнь сам! Уходи, не прощаясь ни с кем: так будет лучше! Не надо сентиментальных сцен! Удачи тебе!»

Отец отвернулся и пошёл прочь… Больше Том его никогда не видел. На следующий день Тома там уже не было…

Отец всегда был безжалостен в таких вопросах. Он никогда не шёл на компромиссы, не прощал того, кто позволил себе обмануть хоть раз, в чём-то подвёл или по иным причинам не соответствовал его требованиям к настоящему артисту. Он выгонял тех, кого считал неспособными или недостойными, словно вычёркивал их из своей жизни навсегда. И возврата к прошлому не могло быть!

Том тогда понял, что отец — прав, и что, несмотря на все старания, он уже не сможет выступать так, как прежде. А заниматься всякими подсобными делами и с болью или завистью смотреть туда — под купол цирка, где он хотел бы быть… Тратить на эту печаль свою жизнь — это недостойно!…

Несколько лет Том работал на разных работах. Он легко осваивал новые способы приложения своих сил в разнообразных делах, неплохо зарабатывал. Но цирк… оставался «незаживающей раной».

Однажды он посетил выступление цирка господина Лурье и там понял, что обязательно должен вернуться в цирк! Кем угодно — но вернуться!

Он принял решение стать клоуном и сочинил несколько забавных номеров.

Первые его номера были не слишком хороши, но господин Этьен Лурье разбирался в людях. У него было такое своего рода «чутьё». Этот молодой человек с невероятно грустными глазами ему понравился — и он взял Тома в труппу. Господин Лурье не ошибся: Том стал своего рода «звездой». Его номера были лучше раз от раза. Умная ироничность и невероятная изобретательность, готовность смеяться над собой… Господин Лурье справедливо считал, что помог Тому стать одним из лучших в мире клоунов!

Обиду на своего отца Том долго изо всех сил хотел забыть, стереть, вычеркнуть из памяти… Но… лишь загнал её очень глубоко…. Только сегодня он с радостью вдруг понял, что простил отца и их всех… Он всех их теперь — просто любит! Он любит Тоню — без ревности, без боли и печали о прошлом, любит всю их команду, любит своего отца!…

Он обнял Катю за плечи. Без этой его любимой маленькой Кати — это бы, наверное, не произошло.

Вот ведь оно — как Тоня сказала — «продолжение династии»!

Да что там — династия?! Это — не важно! Катя стала для него главной радостью и смыслом в жизни! Он был нужен ей! Он ей — и друг, и учитель, и отец! Она, и в самом деле, стала ему, как дочка!

* * *

На следующий день Том, всё же, немного надеялся, что Тоня придёт на их представление, придумывал то, как будет обшучивать, что он теперь — не гимнаст, а клоун…

Он смотрел из-за кулис вслед расходящейся после выступления публике.

Катя подошла и тронула за рукав:

— Не грусти! Наверное, они уехали. Ты ведь знаешь: так бывает…